человека, который бы вел себя лучше на встречах». Содержательно переговоры не принесли ничего сенсационного. «Я сказал Сталину, что советское правительство, как мы верим, намерено строить отношения с нами в духе сотрудничества и невмешательства, вытекающего из нашего совместного членства в Лиге Наций. Молотов ответил, что я точно определил отношение советского правительства к правительству Его Величества. Советское правительство не имеет намерений каким-либо образом вмешиваться во внутренние дела Британской империи… Почти в последнюю минуту мы согласились заявить, что сейчас больше, чем когда-либо, важно строить систему коллективной безопасности в Европе»[1213].

Молотов высоко оценит результаты переговоров с Иденом:

— Значение этого визита видно уже из того, что беседы представителей СССР с Иденом позволили установить, что «в настоящее время нет никакого противоречия интересов между обоими правительствами ни в одном из основных вопросов международной политики»[1214].

Но эта оценка не могла отменить реальность: Англия продолжала свою линию на умиротворение Германии. 11 апреля в Стреза — на острове Изола Белла, что на озере Маджоре в Итальянских Альпах — собрались главы правительств Великобритании, Франции и Италии. Они приняли внешне радикальное решение: оказать сопротивление любым попыткам Германии изменить положения Версальского договора с помощью силы. Но Лиге Наций было предложено ограничиться резолюцией «морального порицания» Германии[1215]. Это могло вызвать у Гитлера только улыбку. Гораздо меньше ему понравился подписанный 2 мая в Париже советско-французский договор, предусматривавший в случае нападения на одну из сторон какого-либо европейского государства оказать друг другу немедленную помощь и поддержку. Правда, договор не сопровождался военным соглашением и ему еще предстояла ратификация во французском парламенте.

Глава французского МИДа Лаваль приехал в Москву, где имел переговоры со Сталиным, Молотовым и Литвиновым. Эти переговоры вошли в историю в основном тем, что именно в их ходе Сталин поинтересовался, сколько дивизий у Ватикана. Но, конечно, Кремль волновала в первую очередь возможность заключения военной конвенции и принятия сторонами конкретных обязательств на случай войны. В коммюнике по итогам встречи ключевыми были слова о том, что Москва выразила «полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности». Это был, помимо прочего, сигнал французским коммунистам поддерживать оборонные усилия правительства своей страны, против чего компартии ведущих западных стран с подачи Москвы всегда категорически протестовали.

Вслед за этим приехал президент Чехословакии Бенеш. Опробованная первый раз с Иденом практика — встреча Сталина с зарубежными лидерами в кабинете главы правительства Молотова — была продолжена и с Лавалем, и с Бенешем и будет продолжаться дальше. Ведь формально Сталин не занимал никаких государственных постов. Был подписан договор о взаимной помощи между СССР и ЧСР. Москва обязывалась прийти на помощь Праге в случае нападения на нее, если Франция окажет такую же помощь. Молотов подчеркивал: «Было указано, что представители обеих стран в настоящее время придают исключительное значение “действительному осуществлению всеобъемлющей коллективной организации безопасности на основе неделимости мира”».

Какими бы необязывающими ни были договоры с Францией и Чехословакией, они оставались основным козырем дипломатии Москвы. Но при этом рабочие контакты с генеральными штабами Франции и Чехословакии так и не начинались, прежде всего потому, что французский Генштаб и разведка выступят против этого. В Париже знали о недовольстве Лондона его сближением с СССР, а также о нежелании восточноевропейских государств допустить советские войска на свою территорию. Идея Восточного пакта медленно умирала. 10 января 1936 года Молотов констатирует:

— Ввиду противодействия Германии, а вслед за нею и Польши, Восточноевропейский пакт о взаимопомощи не имел успеха[1216].

А ответом Великобритании на франко-советское сближение стало англо-германское морское соглашение: Германия могла увеличить тоннаж своего военно-морского флота в пять раз, до уровня 35 процентов от тоннажа флота Великобритании. Воинственность Гитлера в глазах британских политиков компенсировалась его безупречным антикоммунизмом и успехами в подъеме немецкой экономики, что открывало новые горизонты для английского бизнеса. Это был тот поворотный пункт, за которым Муссолини, разочарованный в западных демократиях, начал сближение со своим заклятым противником — Германией. Рушился не только Версаль, но и Вашингтонский договор об ограничении морских вооружений, и Япония получила подходящее обоснование для своего решения о выходе из него.

Шокирован был Париж. В шоке была Варшава, где происходили бурные политические события. В апреле в Польше прошла конституционная реформа, которую в советское время характеризовали как «завершение фашизации режима»[1217]. 15 мая скончался Пилсудский. Польша, как Англия и Италия, начинает дрейф в сторону Германии. «Бек приезжает в Берлин 3 июля, и он ослеплен… Гитлер во время этого пребывания Бека в Берлине разговаривает с ним с гитлеровским красноречием и с потоками слов, напоминающими разливы Днепра по весне»[1218]. Сближение многих стран с Германией на фоне усиления агрессивности Гитлера не осталось в Москве без внимания.

Молотов говорил:

— Зарвавшиеся в своих планах господа национал-социалисты ведут подготовку, как всем известно, именно в этом захватническом направлении, хотя и не в одном этом направлении. Находятся уже всякие подголоски германского капитала и в соседней Польше, вроде пана Студницкого и безголовых панов из краковской газеты «Час», которые настолько распоясались, что открыто болтают в печати о захвате некоторых территорий СССР, что в пьяном бреду снилось разным чудакам уже не раз. (Смех. Аплодисменты.) Подобные же бредни не чужды некоторым элементам соседней с нами Финляндии, все больше ориентирующейся на наиболее агрессивные империалистические государства. У всех на глазах германские фашисты превратили попавшую сейчас в их распоряжение страну в военный лагерь, который благодаря своему расположению в самом центре Европы и является угрозой отнюдь не только для Советского Союза[1219].

Новая конфигурация в европейской системе требовала дальнейших кардинальных изменений в политике Коминтерна. Ситуация, при которой его Исполком возглавлял глава советского правительства Молотов, ставила Москву в сложное положение. Поэтому состоявшееся в начале 1935 года решение о том, что его в КИ заменит Георгий Димитров, было вполне логичным. Под влиянием опыта Франции, где компартия вступила в антифашистский фронт не только с социалистами, но и с несоциалистическими партиями, происходил разворот к политике народного фронта. Он был закреплен в докладе Георгия Димитрова на VII конгрессе Коминтерна летом 1935 года. В качестве важнейшей перед компартиями ставилась задача «блокироваться со всеми антифашистскими силами, в том числе и с силами буржуазной демократии», утверждалось, что война против фашизма, кто бы ее ни вел, по своему характеру окажется справедливой. 10 августа Политбюро приняло решение ликвидировать Политсекретариат ИККИ, создать должность Генерального секретаря Исполкома и предложить на нее Димитрова.